Если бы тёмной ночью вам снились, сны мои снились, вы бы сошли с ума...
Вот он тот самый сумасшедший сон про то, как я ем мотыль:
Сижу я в парке с Чеховым и ещё какими-то людьми, и тут подъезжает милицейская машина, из которой выходит, собственно, милиционер, протягивает распечатки моего дневника и спрашивает, кто такой Чехов. По мнению милиции, это опаснейший преступник, которого нужно разыскать, но в лицо никто не видел. Хоть Чехов стоит рядом со мной, раз никто не знает, как он выглядит, я я решаю его не выдавать и говорю, что не знаю никакого Чехова. В ответ милиционер тычет мне в лицо распечаткой и показывает пальцем на строчку:"Даже когда я играю в Lines, в узоре шариков мне чудится его имя". Дело в том, что в эту старенькую игрушку я последний раз играла классе в 5м, и уж тем более никакого Чехова мне там не мерещилось. Я продолжаю отпираться, и в итоге милиция уезжает, оставляя мне распечатки. Я злюсь на то, что дневник кто-то читал, и решаю его закрыть, затем трясу распечатками у Чехова перед носом с вомлями:"Ты понимаешь, что ты меня подставляешь???" Потом ухожу, долго-долго иду по городу, выглядящему как в начале 90-х, ещё не блестящему, не особенно высотному. Иду в летнем цветастом платье. Прихожу в квартиру Петра Мамонова, которая якобы находится на пятом этаже хрущовки. Сначала пьём крепкий горький чай, а потом у меня начинает носом идти кровь. Говорю, что нужно приложить к переносице что-то холодное, а Мамонов говорит, что ничего холодного нет, только мотыль в морозилке. Достаёт из морозилки газетный кулёк с мотылём, такой заледеневший, что твёрдый как камень. Но вместо того, чтобы прикладывать к переносице, я беру кулёк, отгрызаю кусок зубами и начинаю плеваться мотылём, потому что противно до ужаса. Мамонов смеётся и говорит, что впредь я буду умнее. Потом я слышу, что меня кто-то зовёт с улицы. Выхожу, а там парнишка стоит и говорит:"Цой жив". Смотрю, а рядом с ним правда Цой стоит. Спускаюсь по балконам с пятого на первый этаж, а Цой обнимает меня и говорит:"Здравствуй, невеста". И мне становится так спокойно, что не хочется просыпаться. Но тут же просыпаюсь, чувствуя, как руки вместо Цоя обнимают воздух.
Сижу я в парке с Чеховым и ещё какими-то людьми, и тут подъезжает милицейская машина, из которой выходит, собственно, милиционер, протягивает распечатки моего дневника и спрашивает, кто такой Чехов. По мнению милиции, это опаснейший преступник, которого нужно разыскать, но в лицо никто не видел. Хоть Чехов стоит рядом со мной, раз никто не знает, как он выглядит, я я решаю его не выдавать и говорю, что не знаю никакого Чехова. В ответ милиционер тычет мне в лицо распечаткой и показывает пальцем на строчку:"Даже когда я играю в Lines, в узоре шариков мне чудится его имя". Дело в том, что в эту старенькую игрушку я последний раз играла классе в 5м, и уж тем более никакого Чехова мне там не мерещилось. Я продолжаю отпираться, и в итоге милиция уезжает, оставляя мне распечатки. Я злюсь на то, что дневник кто-то читал, и решаю его закрыть, затем трясу распечатками у Чехова перед носом с вомлями:"Ты понимаешь, что ты меня подставляешь???" Потом ухожу, долго-долго иду по городу, выглядящему как в начале 90-х, ещё не блестящему, не особенно высотному. Иду в летнем цветастом платье. Прихожу в квартиру Петра Мамонова, которая якобы находится на пятом этаже хрущовки. Сначала пьём крепкий горький чай, а потом у меня начинает носом идти кровь. Говорю, что нужно приложить к переносице что-то холодное, а Мамонов говорит, что ничего холодного нет, только мотыль в морозилке. Достаёт из морозилки газетный кулёк с мотылём, такой заледеневший, что твёрдый как камень. Но вместо того, чтобы прикладывать к переносице, я беру кулёк, отгрызаю кусок зубами и начинаю плеваться мотылём, потому что противно до ужаса. Мамонов смеётся и говорит, что впредь я буду умнее. Потом я слышу, что меня кто-то зовёт с улицы. Выхожу, а там парнишка стоит и говорит:"Цой жив". Смотрю, а рядом с ним правда Цой стоит. Спускаюсь по балконам с пятого на первый этаж, а Цой обнимает меня и говорит:"Здравствуй, невеста". И мне становится так спокойно, что не хочется просыпаться. Но тут же просыпаюсь, чувствуя, как руки вместо Цоя обнимают воздух.
Я... Я просто Кастанеды в своё время начиталась. А потом стало получаться само собой.